Никитин Н.И. АТАМАН ЕРМАК КАК ФИГУРА РАЗДОРА (Историографические заметки)

Никитин Н.И.

АТАМАН ЕРМАК КАК ФИГУРА РАЗДОРА

(Историографические заметки)

«Покоритель Сибири» в последнее время часто становится поводом для полемических баталий в медиапространстве – то при обсуждении сценария художественного фильма о Ермаке (1991 г.), то в связи со сносом памятника Ермаку в Павлодарской области «братского» Казахстана (1992 г.), то из-за попытки установить аналогичный монумент в Тюмени (2003 и 2016 гг.).  А в 2020 г. вокруг личности Ермака закипели нешуточные страсти, вызванные сразу двумя обстоятельствами. Первым стало намерение предпринимателя, мецената и книгоиздателя, председателя Президиума общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска» А.Г. Елфимова установить в парке, созданном им в Тобольске на месте заброшенной свалки, Поклонный крест, посвящённый Ермаку и его дружине. А второй повод для «дискуссий» был создан требованием группы активистов внести Ермака в шорт-лист с именами знаменитостей, достойных быть увековеченными в названии нового тобольского аэропорта[1].

Эти инициативы натолкнулись прежде всего на протесты неких представителей «сибирско-татарской общественности», которые в письмах, направляемых в соответствующие «инстанции», обвинили сторонников сохранения благодарной памяти о Ермаке в «великодержавном шовинизме», «принижении иных национальностей», «разжигании межнациональной розни» и т.п. прегрешениях. «Протестные заявления» татарских активистов, в свою очередь, вызвали в их адрес контробвинения (в попытках «развалить Россию», «подорвать российскую государственность» и т.д.), и в итоге ситуация, сложившаяся вокруг имени Ермака, уже стала наводить сторонних наблюдателей на мысль, что и до нас, похоже, докатилась «модная нынче война с памятниками» [2].. И поскольку обе стороны в разгоревшейся полемике обращались главным образом к «фактам истории», нужно и профессиональным историкам высказать свои соображения о предмете периодически возникающих вокруг личности Ермака споров.

Прежде всего, необходимо констатировать, что при изложении и характеристике событий, связанных с «покорением Сибири», неверные мнения высказывают как «почитатели», так и «хулители» Ермака, однако если у первых ошибки не носят принципиального характера и обусловлены главным образом скудостью и сложностью источников, с разных позиций освещающих «Сибирское взятье», то вторые демонстрируют либо полное незнание, либо абсолютное непонимание, либо крайне тенденциозную  трактовку относящихся к нему фактов[3].

В обобщённом виде доводы противников «возвеличивания» Ермака не меняются уже более 30 лет и сводятся главным образом к тому, что Ермак – «неоднозначный исторический персонаж» и «криминальная личность», «разбойник», «кровопийца», «завоеватель». Он «пришёл с войной» в Сибирь и «истребил мирное население Сибирского ханства». «Не татары пришли с войной на русских, – подчёркивается в одном из заявлений, – а Ермак пришёл с войной». И, значит, памятники «надо ставить тем, кто героически защищал свое Отечество, а не тем, кто нападал на чужое государство». И вообще недопустимо постоянно напоминать татарам, что их «завоевали» …

Авторы подобных заявлений начисто игнорируют (либо просто не знают) предысторию похода Ермака в Сибирь,  имеют весьма смутные представления о событиях, происходивших на территории бывшего Сибирского ханства как накануне, так и после её включения в состав России, а при их оценке грубо нарушают главное, чем должен руководствоваться любой исследователь прошлого, – принципы историзма, суть которых выразил ещё Н.М. Карамзин: «Мы должны судить о героях истории по обычаям и нравам их времени»[4].

Последнее время приходится всё чаще напоминать «пишущей братии», что у каждой эпохи своя мораль, своя этика, нередко сильно отличающаяся от позднейших представлений о том, что «хорошо» или «плохо», что допустимо или неприемлемо во взаимоотношениях между людьми, народами и государствами. В частности, в Средние века сам по себе вооружённый захват «чужих» земель вовсе не считался чем-то предосудительным. Наоборот, такими приобретениями гордились, воспринимая их как проявление воли Всевышнего, и если они не встречали возражений со стороны других претендентов на них, то рассматривалось всеми как законное право победителя. Именно так, кстати, отреагировали на извещение Москвы о завоевании Сибирского ханства европейские державы. А германский император Рудольф в грамоте, отправленной в 1600 г. русскому царю, даже поздравил его с этой победой[5].

Но даже отказавшись от принципов историзма и подходя к обстоятельствам «Сибирского взятья» с позиций современной морали и этики, аргументацию противников увековечивания памяти Ермака придётся признать несостоятельной. Напомню, что ещё в 1555 году прибывшие в Москву послы правителя «Сибирского юрта» Едигера передали Ивану Грозному просьбу их государя о покровительстве. После долгих переговоров этот вопрос был для них решён положительно, и в 1557 году к титулу русского царя прибавился ещё один – «всея Сибирския земли повелитель» (после чего, по представлениям той эпохи, территория Сибирского ханства уже могла на законных основаниях считаться присоединённой к Московскому государству, но раз уж мы отказываемся от принципов историзма, то абстрагируемся и от этой формальности). Однако в 1563 году при поддержке Бухары и ногайцев «Сибирский юрт» захватили братья Ахмад-Гирей и Кучум, при этом правившие им вассалы Москвы Едигер и его брат Бекбулат были убиты, а внешнеполитический курс их государства резко поменялся, особенно после того, как Кучум в 1569 году стал единоличным правителем своего ханства. Первое время он ещё сохранял вассальные отношения с Москвой, но узнав о её сожжении при очередном крымском набеге (в 1571 году), разорвал их и активизировал антирусскую политику, после чего стал фигурировать в русских документах как «изменник».

Стремясь распространить своё влияние на народы не только  Уральского, но и Поволжского регионов, сибирский хан стал переподчинять себе находившееся в российском подданстве мансийское население, подстрекал к антирусскому бунту марийцев, а в 1573 году бросил открытый вызов Москве: по его приказу был убит вместе со своей татарской свитой направлявшийся к казахскому хану Хакк-Назару царский посол Третьяк Чебуков. На уральские владения Московского государства начались регулярные вооружённые нападения со стороны Сибирского ханства, его вассалов и союзников. С 1572 по 1582 год было совершено не менее пяти опустошительных рейдов по русской территории, которые возглавляли то мансийские князья (Бегбелей, Кихек), то родичи самого Кучума (племянник Маметкул, сын Алей). Они «предавали огню и мечу» русские и мансийские поселения по Чусовой, Сылве, Косьве, Каме. От этих набегов в первую очередь страдали владения купцов и солепромышленников Строгановых, жаловавшихся царю, что «сибирцы» у них угоняют скот, выжигают деревни, убивают и захватывают в «полон» людей, «и промыслы у них в слободах отняли, и соли варити не дадут». Но кучумляне разоряли и другие земли русского Приуралья, осаждали даже Чердынь – главный город Пермского края, а Соликамск сожгли, вырезав почти всех жителей[6].

Ну и как должна была реагировать на такие «эксцессы» русская сторона? Строгановы отреагировали вполне адекватно: пригласили для защиты своих владений волжских казаков во главе с Ермаком, ну а тот, понимая, что «лучшая оборона – наступление», предпринял поход в Сибирь. Всё это – к вышеупомянутым рассуждениям о том, кто на кого «пришёл с войной» и кто первым «напал на чужое государство» …

Типичным искажением характера и хода «Сибирского взятья» являются также его уподобления «избиению беззащитных туземцев», ибо татары не могли-де оказать Ермаку серьёзное сопротивление из-за отсутствия у них огнестрельного оружия. «Силы были неравные, – излагает своё видение этих событий некто М.Х. Халитов. – Профессиональные убийцы, вооруженные огнестрельным оружием, расстреливали наших предков, как диких животных, в крови потопили их сопротивление. Привычные убивать всякого, кто попадется, к убийствам “туземцев” … относились как к тренировкам по мишеням»[7]

Трудно представить себе более далёкую от исторических реалий картину. Татарские воины (как и другие кочевники Евразии) являлись очень сильным противником. С «огненным боем» они были знакомы давно, и гром выстрелов вовсе не приводил их в ужас. Кучумляне, как правило, имели добротное холодное оружие и доспехи, а конструкция татарских луков к тому времени была доведена до такого совершенства, что позволяла успешно конкурировать с казачьими пищалями вплоть до XVIII ст., практически не уступая им в дальности стрельбы, но превосходя в надёжности и скорострельности. Единственное преимущество казачьих ружей над луками заключалось в том, что пуля, в отличие от стрелы, пробивала любой доспех, но это обстоятельство позволяло казакам лишь поддерживать своеобразное равновесие сил в сражениях с численно многократно превосходящим противником, которое, впрочем, сводилось на нет во время рукопашных схваток, тоже отмечаемых сибирскими летописями[8].

Главная причина побед Ермака заключалась, конечно же, не в пресловутом «превосходстве ружья над луком», а в полководческом таланте атамана, высоком боевом духе, мужестве и воинском умении его казаков, а также в самой тактике их продвижения вглубь Сибирского ханства. На своих стругах они были недоступны татарской коннице, и Кучуму, не имевшему речного флота, было сложно что-либо противопоставить казачьей «судовой войне», как и правителям кочевых «орд» по другую сторону Урала, жаловавшихся, что «казаки приходят на них водяным путем… а на воде над ними промыслу никоторого не умеют учинить»[9].

                                                   ***

Не подкрепляется фактами и причисление атамана Ермака к «криминальным личностям», ибо  пока не найдено ни одного документально обоснованного подтверждения популярной версии о его непосредственном участии в грабежах и разбоях (с чем согласился даже немецкий историк Дитмар Дальман – при всём его, мягко говоря, «критическом отношении» к «покорителю Сибири»[10]). Между вольным казаком и разбойником XVI века, действительно, порой трудно провести чёткую грань, но только не в случае с Ермаком. Есть, правда, сведения, что он незадолго до похода в Сибирь отогнал у ногайцев табун лошадей[11], однако угон скота у соседей – обычное дело для обитателей степи, своеобразный «спорт»; у него и своё название есть – «баранта» (или «барымта»). Вместе с тем, давно известно заслуживающее доверия сообщение о службе Ермака в царской армии на фронтах Ливонской войны[12]. Конечно, далеко не у всех соратников Ермака была «чистая» биография: среди них даже встречались лица, приговорённые (за грабежи) к смертной казни. Но, судя по летописному сообщению, в ермаковом войске была установлена строжайшая дисциплина[13],  и потому все своеволия и эксцессы в нём должны были сводиться к минимуму.

Потому-то известное по летописям поведение Ермака на территории Сибирского ханства совершенно не соответствует расхожим понятиям о «злодее-кровопийце», коим стремятся его представить иные татарские активисты. Разумеется, XVI век – время суровое, и казаки вели себя за Уралом в соответствии с нравами и обычаями своего времени, но смею уверить, что при этом в жестокости вовсе не превосходили татар, совершавших набеги на русские земли.  Ну а сам Ермак проявил себя в ходе сибирской кампании и как выдающийся военачальник, и как человек с государственным мышлением, не раз демонстрировавший незаурядный дипломатический талант, благородство и гуманное отношение к побеждённым. Он быстро нашёл себе союзников не только среди недовольного Кучумом ханты-мансийского населения, но и среди татар, освободил от уплаты ясака впавшие в нищету племя туралинцев, принял «с честью» пленённого «царевича» Маметкула, несмотря на то, что тот погубил немало русских людей по обе стороны Уральских гор, отказался принять в дар от одного из татарских «князцов» его дочь и запретил казакам прикасаться к ней. Да и смерть Ермака связана с приведшим его в ловушку порывом освободить бухарских купцов, якобы задержанных Кучумом на Вагае. Заслуживает внимания и тот факт, что в XVII веке сами же татары фактически обожествили «покорителя Сибири»: по их преданию, от  тайной могилы Ермака исходил только им видимый свет, и земля с неё имела целебные свойства. А в тяжбу за обладание снятым с тела Ермака панцирем, хранившимся более 70 лет в роду одного из татарских мурз, вынуждена была вмешаться царская администрация[14]. Озвучиваемые ныне представления сибирских татар о Ермаке – это уже продукт новейшего времени…

Глубоко неправы «обличители» Ермака, и когда пишут, что он «покорял татар». Не сибирских татар он покорял, а Сибирское ханство, и это «две большие разницы». В ипостаси такого же «покорителя» за два десятка лет до того выступал и Кучум. Ведь он, в отличие от казнённых им представителей местной династии (Едигера и Бекбулата), этническим татарином не был. Кучум был «чингисидом» (одним из потомков Чингисхана) и воцарился на сибирском престоле благодаря иностранной поддержке, придя в Сибирь из Бухары. Так что и Ермак, и Кучум – оба «завоеватели», оба для сибирских татар чужаки, но разница между этими «покорителями» принципиальна. Ермак «напал» на Сибирское ханство, чтобы пресечь набеги на русские земли с его территории, подчинив её Московскому государству. Кучума же никакие набеги «сибирцев» на Бухару не беспокоили (ввиду их отсутствия), и он захватил «Сибирский юрт» лишь для того, чтобы сделать его своим владением и всемерно расширять во всех направлениях, включая западное. А методы правления Кучума своим ханством наглядно демонстрируют картинки из Ремезовской летописи (относящиеся к «статьям» 26 и 28). На них показана расправа «сибирского царя» над «абызами» и «волхвами», предсказавшими ему военное поражение. Особенно впечатляют изображения голых людей, привязанных за ноги или за руки к хвостам мчащихся по лугу лошадей…[15]

                                             *     *     *

Тем не менее, получается, что для русских Ермак – герой, для татар – злодей. То есть, усилиями некоторых представителей «татарской общественности» у нас складывается очередная ситуация, когда историческая память одного народа вступает в противоречие с исторической памятью другого народа. Как разрешать подобные дилеммы?

Задача не из простых, но и не из самых сложных. Во-первых, надо выяснять, мнение какой из сторон соответствует историческим реалиям. В нашем случае совершенно ясно, что позиция лиц, обвиняющих Ермака во всевозможных злодеяниях, находится в вопиющем противоречии с историческими фактами и уже потому не может быть принята ни в каком виде. А во-вторых, все неоднозначно трактуемые события необходимо рассматривать в исторической перспективе, с учётом нынешнего знания об их последствиях, т.е. с точки зрения исторического прогресса. Это не всегда легко сделать прежде всего потому, что само понятие прогресса многими считается условным и что далеко не всё из уходящего шло во вред и не всё из привнесённого идёт на пользу человечеству. Однако улучшение или ухудшение качества жизни является всё же универсальным критерием в оценках итогов затрагивавших социум событий, как и выводы о том, способствовали ли они поступательному развитию общества или толкали его назад. Как же оценивать с таких позиций поход Ермака, нанесшего смертельный удар Сибирскому ханству и тем самым положившему начало присоединение зауральских территорий к России?

Как мы выяснили, «Кучумово царство» не было государством татар, и нетрудно представить перспективы их дальнейшего пребывание в его составе в случае сохранения им независимости. При самом благоприятном раскладе их ждала бы участь жителей слабого подобия хорошо известных нам Хивинского или Кокандского ханств, которые, наживаясь на работорговле и контроле за торговыми путями, даже в конце XIX века, накануне утраты независимости, являли собой редкий заповедник экономической, социальной, культурной и политической отсталости. А Россия, раздвинувшая благодаря походу Ермак свои пределы до Тихого океана, к тому времени стала одной из мировых держав, достигла грандиозных успехов в развитии экономики и культуры как в центре страны, так и на её окраинах. Даже Фридрих Энгельс при всей его неприязни к России был вынужден признать, что она играет прогрессивную, цивилизаторскую роль по отношению к Востоку, особо выделив бассейны Черного и Каспийского морей, башкир и татар[16].

Некоторые представители «татарской общественности» давно настаивают на том, что жизнь сибирских татар в России была крайне тяжёлой и едва не привела к полному вымиранию этого народа[17]. А одна из современных сибирскотатарских активисток, решительный противник установки каких-либо памятников Ермаку Луиза Шамсутдинова в одном из интервью заявила следующее: «После присоединения Сибирского государства к Руси сибирские татары пережили настоящую трагедию, насилие, крещение. Шло уничтожение коренного народа – сибирских татар, шло обрусение»[18].

Но это уже полный абсурд. На демографическую ситуацию Сибири, конечно, влияли разные факторы, в том числе крайне неблагоприятные – войны, эпидемии, неурожаи и падежи скота, «испромышление» охотничьих угодий; не прекращались и ассимиляционно-миграционные процессы. Тем не менее, численность сибирских татар при всех колебаниях неуклонно росла, и если на рубеже XVI и XVII веков она составляла примерно 15–20 тысяч человек, то в 1897 году – почти 57 тысяч, в 1939 году – около 80 тысяч, а по переписи 2010 года – 190 тысяч (всего же татар в Западной Сибири – с теми, кто переселился туда из европейской части страны, – более полумиллиона).

                                                         *     *     *

Как заметил доктор исторических наук, директор Института российской истории РАН Ю.А. Петров, «Ермак следовал принципам религиозной и национальной терпимости, благодаря реализации которых Россия стала многонациональным и многоконфессиональным государством, где сохраняются самобытные этносы со своей уникальной культурой»[19]. И положение сибирских татар в государстве Российском служит тому наглядной иллюстрацией.

В конце XVI и XVII веке судьба «сбитого с куреня» Кучума не слишком печалила его бывших подданных – они, видимо, хорошо помнили, каким образом он воцарился на сибирском престоле, и после постройки за Уралом первых русских городов стали охотно пополнять их гарнизоны, присягая на верность русскому «белому царю». И это тогда не считалось чем-то недостойным: к тому времени множество татар – касимовских, казанских и др. – уже находилось на русской службе, и их переход на неё целиком укладывался в феодальный менталитет, подразумевающий, что воины служат не столько «стране» или «народу», сколько «государю» – сюзерену, которому присягнули. А смена сюзерена в феодальном обществе была делом обычным.

При некоторых сибирских гарнизонах (тобольском, тюменском, томском, тарском, красноярском) появилась даже особая категория ратных людей – «юртовские служилые татары». Они сохраняли мусульманскую веру и родовые земельные владения, размеры которых позволяли обеспечить безбедное существование не только своим хозяевам и их семьям, но и их многочисленным «захребетникам». При этом рубежи государства Российского служилые татары защищали порой более ревностно, чем русские казаки и стрельцы, упрекая их в недостаточном радении «великому государю»[20]. Показательно, что в сибирской столице – Тобольске – служилыми татарами «ведал» соратник Ермака Черкас Александров, и в 1598 году они с ним участвовали в походе, закончившемся окончательном разгромом Кучума на Оби возле Ирменьского бора[21]. А во время «Смуты» начала XVII века татары находились в числе сибирских служилых людей, влившихся во Второе ополчение (Минина и Пожарского): их привёл в Ярославль касимовский «царевич» Араслан (между прочим – внук хана Кучума)[22]. Конечно, далеко не все татары «Кучумова царства» готовы были сразу же сменить сюзерена и присягнуть русскому царю, но даже те из них, кто ушёл в степи с уцелевшими сыновьями сибирского хана, совершая оттуда набеги на российские владения, в конце концов поняли бесперспективность и ненужность борьбы с Россией и стали переходить в её подданство.

Сибирские татары, не занятые военной службой, в массе своей тоже отнюдь не бедствовали, и в обеспечении землёй, как правило, находились в более выгодном положении, чем русские поселенцы, вынужденные вплоть до 1930-х годов арендовать у татарских соседей покосы и пастбища или пользоваться этими угодьями «по упросу» и какому-нибудь «полюбовному договору»[23]. О широком распространении такой практики я впервые узнал ещё будучи студентом, в 1968 году, когда в этнографической экспедиции расспрашивал о «прежней жизни» стариков из деревень на берегах Тобола. А доктор исторических наук А.Л. Вычугжанин недавно нашёл в газете «Тифлисский листок» от 10 октября 1917 года любопытную заметку следующего содержания: «Среди татар Тобольской губернии в последнее время появилось крайне опасное течение под флагом “Давай царя”. Движение растет, захватывая все больше и больше татарских селений. Татары Тобольской губ. в большинстве являются крупными земельными собственниками, за которыми земельные угодья закреплены жалованными царскими грамотами. Татары боятся, что новый строй отнимет у них земли…»[24]

Ну а чтобы понять беспочвенность обвинений российских властей в «насильственной христианизации» сибирских татар, достаточно ознакомиться со списком населённых мест Тобольской губернии по сведениям 1868–1869 гг. [25]. Там при большей части татарских деревень тот же А.Л. Вычугжанин обнаружил указание на  наличие мечетей.

                                                       ***

Помнится, в 1968 г. меня приятно удивил добрососедский характер отношений в Сибири между русскими и татарами; особенно впечатляли их рассказы о том, как они ездили друг к другу в гости – «чай пить». Сам же я встречей с сибирскими татарами был просто очарован – они оказались людьми на редкость приветливыми, радушными, доброжелательными, красивыми и совершенно свободными от комплексов по поводу событий, произошедших на их земле четыре столетия 400 лет назад (хотя и знали о них). Правда, общался я тогда исключительно с «сельскими тружениками», а вот от моего более позднего знакомства с представителями «национальной интеллигенции» впечатления оказались совсем другими.

В июле 1991 года я участвовал в работе «Круглого стола», посвящённого обсуждению сценария фильма «Ермак» (режиссёров В.А. Краснопольского и В.И. Ускова). Позиция присутствовавших на этом мероприятии членов Ассоциации татар Тюменской области «Сыбыр» была крайне жёсткой и непродуктивной. Воспроизведя практически тот же набор «доводов», который ныне используют противники установки памятников Ермаку, они требовали, чтобы «покоритель Сибири» был показан в фильме как однозначно отрицательный персонаж, вызывая у русских лишь чувство глубокой вины перед татарами за содеянное четыре столетия назад. Иные мнения, несмотря на всю их обоснованность, татарская сторона просто не воспринимала, и разгоревшаяся на «Круглом столе» дискуссия (в которой между делом зашла речь и о желании сибирских татар иметь в России «свою республику») оставила крайне неприятный осадок…

Складывается впечатление, что среди татарской интеллигенции сложилась весьма деятельная группа, которая одержима идеей во что бы то ни стало рассорить свой народ с русскими, для чего готова использовать любой повод – будь то фильм, памятник или «национальные обиды» многовековой давности. Влияние этой группы, конечно, не надо преувеличивать. Как заметил один из инициаторов присвоения тобольскому аэропорту имени Ермака директор Тобольской комплексной научной станции Игорь Ломакин, «в целом местные татары к Ермаку относятся сдержанно. Они не почитают его, как русские, но относятся терпимо»[26] Вполне адекватные, образованные представители сибирскотатарской общественности тоже не редкость. Одним из них является глава Омской татарской культурно-национальной автономии Рафаэль Забиров, который заявил: «Ермак принёс сюда государство Российское, чему мы рады. Поэтому, я думаю, таким людям, как Ермак, мы сейчас обязаны тем, что у нас прекрасная страна, крепкая, сильная. Мы живём в мире. Мы не делились, мы делали общее дело – государство Российское мы поднимали все вместе. Нам нечего делить, мы должны радоваться, что у нас такая прекрасная страна!»[27]

О том, что Р. Забиров вовсе не одинок в этом своём мнении свидетельствует и частота татарских свадеб, проводимых на территории созданного А.Г. Елфимовым парка «Ермаково поле». Или, например, такой комментарий к ситуации, сложившейся вокруг установки Поклонного креста дружине Ермака: «Я татарка, всю жизнь живём на Тюменской земле… В свое время мои бабушка и дедушка приехали ликвидировать неграмотность, стали основателями одной из школ в Вагайском районе. Я давно уже переехала в Тюмень, мои родные в районе. Никаких радикальных течений по вопросу установления памятника Ермаку нет. Это чисто пиар-ход госпожи Шамсутдиновой. Есть некоторые личности, как Шамсутдинова, Марганова, Абукин, которые жаждут власти, но никак не удаётся. А тут можно разжечь пламя из ничего. Не нужно обращать на них внимания, всё само исчезнет. Мы не против никаких памятников»[28].

Однако пока в информационном пространстве превалируют противоположные такой позиции мнения, в том числе распространяемые из-за рубежа. Их транслируют не только активисты Всемирного конгресса татар, но и не связанные с ним граждане, казалось бы, дружественных (и даже «союзных») нам государств, и первое место среди них занимает Казахстан. Там еще накануне развала СССР разогревались страсти по поводу наличия в русскоязычной (как и весь Северный Казахстан) Павлодарской области города с названием Ермак и стоявшего в нём памятника прославленному атаману, воздвигнутого в начале 1960-х гг. от имени «благодарных потомков – целинников». Причём характерно, что трибуна для «протестантов» предоставлялась не только казахскими, но и ведущими российскими (в ту пору ещё советскими) периодическими изданиями.

Так, преподаватель Казахского пед. института им. Абая филолог Ж.М. Куанышалин (позднее известный как  активный противник любых союзов с Россией) вопрошал со страниц журнала «Вопросы истории»: «Справедливо ли, что в Казахстане город, сельский район, ГЭС и другие объекты носят имя… завоевателя этих мест Ермака, там же  ему воздвигнут величественный памятник, в то время как мало кто даже из лучших представителей казахского народа удостоен подобных почестей?»[29]  «В памяти казахского народа до сих пор жива рана, нанесенная ордой Ермака – разбойника и завоевателя, – возмущался на страницах журнала «Родина»  писатель Смагул Елубаев. – Даже царская Россия не осмеливалась ставить памятник разбойнику там, где оставались его кровавые следы (о памятнике Ермаку в Тобольске, поставленном в 1838 г., г-н Елубаев, видимо, не знал. – Н.Н.). Но в советский период… партократия во главе с Никитой Хрущевым не только воздвигла монумент в честь главаря шайки, но и назвала его именем город в сердце (? – Н.Н.) Казахстана. Это был открытый, беззастенчивый жест неоколониализма»[30]. Абсурдность этих заявлений и невежество их авторов состояли не только в незнании маршрута похода Ермака (вверх по Иртышу он продвинулся чуть дальше Ишима, т.е. не дошёл сотни километров до Казахстана), но и в том, что Ермак в то время был по сути дела союзником казахов в борьбе с Сибирским ханством»[31].

Столь же далекими от истины являлись утверждения директора Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР академика М.К. Козыбаева. Он был не менее суров в характеристиках Ермака и в своих работах, опубликованных в 1990–1991 гг. называл его не иначе как «разбойник с большой дороги», «убийца в ранге святого». М.К. Козыбаев утверждал, что Кучум-де по этническому происхождению был казахом, что Сибирское ханство «имело непосредственное отношение к казахам» и потому поход Ермака – это одним из эпизодов экспансии России против казахского народа[32].

В 1992 г. памятник Ермаку в одноименном городе снесли бульдозером[33],  сам город переименовали в Аксу, но антиермаковская кампания в Казахстане не затихала и всё более превращалась в антироссийскую, чему в немалой степени посодействовал не кто-нибудь, а сам президент этой «братской» нам республики. В 1992–2016 гг. Н.А. Назарбаев неоднократно говорил о завоевании и «колониальном порабощении» казахского народа Россией[34], и как ответ на эти заявления в Казахстане появляется целое направление в историографии, в котором все действия России в Сибири и Центральной Азии рассматриваются как однозначно захватнические, агрессивные. Одним из авторов таких работ является доктор исторических наук М.Ж Абдиров. В своей книге, вышедшей в 2000 г., он пишет, что национально-освободительная борьба казахского народа против России началась «именно с хана Кучума», который-де остановил русское продвижение в Казахстан почти на целый век и потому нужно «отдать должное его заслугам»[35]

Надо ли после этого удивляться тому, какое направление получило развитие межнациональных отношений в суверенном Казахстане? Массовому оттоку русского населения из этой республики, ещё недавно считавшейся живым воплощением мечты о дружбе народов? «Языковым патрулям», заставляющим ещё оставшихся русских жителей  говорить по-казахски? А ведь всё начиналось, казалось бы, с «пустяка» – с выражения недовольства сооружением памятника Ермаку… 

                                              *     *     *

В постсоветской России тоже немало историков, негативно воспринимающих личность Ермака. Так, известный исследователь екатерининской эпохи А.Б. Каменский ещё в 1992 г. сравнивал «Сибирское взятье» с «преступлением» и заявлял, что оценки действиям таких фигур, как Ермак, надо давать именно с современных морально-этических позиций[36]. В последнее время число подобных высказываний сильно возросло, но их авторы по-прежнему демонстрируют крайне слабое знание предыстории и истории похода Ермака.

Среди них – кандидат исторических наук Ф.А. Байрамова, защитившая в 2006 г. диссертацию о репрессированном в 1936 г.  историке Поволжья, апологете Казанского ханства М.Г. Худякове, но известная в первую очередь как активный деятель радикального движения за полную независимость Татарстана, благосклонно относящаяся к «освободительной миссии германского национал-социализма» в годы Второй мировой войны и дважды осуждённая (условно) по статьям о разжигании межнациональной розни.  Обратившись («как историк») к фигуре Ермака, она прежде всего стала отрицать наличие у него полководческих талантов, потому что «он завоевал только одну из столиц Сибирского ханства – город Искер. И то он не сам завоевал, а Кучум-хан ему позволил» и «на протяжении двух лет морил его и его войско голодом. А через два года Ермак попытался сбежать оттуда». Вот и всё «Сибирское взятье» в представлении Ф.А. Байрамовой! Никаких, стало быть, сражений и проявлений ратной доблести. Автор этого пассажа даже не замечает, как противоречит своим обвинениям Ермака в различных «злодеяниях». У Ф.А. Байрамовой получается, что, сидя два года в осаждённом Искере и погибнув при попытке сбежать оттуда, Ермак успел каким-то образом совершить «много жестокостей» против татар: «обокрал, убивал, насильно крестил жителей татарских деревень»[37]. Что ж, созданный воображением г-жи Байрамовой образ казачьего атамана, занимающегося крещением жителей, пожалуй, красноречивее всего показывает степень её понимания реалий XVI века.

Кандидат исторических наук из Тобольска З.А. Тычинских – признанный специалист по истории служилых татар Сибири и, как и Ф.А. Байрамова, противник установки любых памятных знаков Ермаку – неприятно удивила меня упрёками в адрес своих оппонентов за стремление «возвести фигуру Ермака на самый-самый высокий пьедестал» и «создать вокруг него такой ореол сказочности, былинности». Неужели г-жа Тычинских не знает, что такой «ореол» Ермаку уже давно создан, и не какими-то современными энтузиастами, а русским народом? Ведь «покоритель Сибири» – один из самых любимых героев русского эпоса. Достаточно сказать, что большинство дошедших до нас исторических песен о событиях XVI века посвящено именно Ермаку[38]. Изучению этого феномена посвящено немало работ историков и филологов, он даже является предметом диссертационных исследований[39].

Уделила ему внимание и крупный специалист по истории Сибири М.М. Громыко. «Большой популярностью пользовалась у крестьян фигура Ермака Тимофеевича, – пишет она в своей монографии о крестьянском менталитете… – Особенно значительным было его место на Дону и в среде уральских и сибирских крестьян. Здесь он приобрел даже некоторый ореол святости. Во второй половине XVII века голландец Николай Витсен писал о Сибири: “Русские, живущие в этой стране, еще до сего времени молятся на этого Ермака, смотря на его дело как на святое...” В 1842 году П. И. Мельников-Печерский в “Дорожных записках на пути из Тамбовской губернии в Сибирь” рассказывал о Приуралье: “Ермак живет в памяти жителей Пермской губернии, много преданий и песен о нем сохранилось до сих пор. В селах и деревнях у всякого зажиточного крестьянина, у всякого священника вы встретите портрет Ермака” ... Это же отметил позднее П. И. Небольсин для Тобольской губернии»[40].

Известно множество народных песен, легенд, сказаний, где Ермак действительно выглядит сказочным, былинным богатырём. И причины того элементарны и не имеют никакого отношения к какому бы то ни было шовинизму (в чём нередко обвиняется русский народ): поход Ермака стал одним из завершающих эпизодов тяжелейшей, изнурительной борьбы Руси с наследием ордынского ига и воспринимался народом как очередной акт отмщения за причиняемое врагами «зло». После свержения этого ига в 1480 году образовавшиеся на развалинах Золотой Орды «царства» (в числе которых был и «Сибирский юрт») ещё долго терзали Русь опустошительными набегами, сжигая сёла и города, уведя в рабство или убивая самым жестоким образом множество мирных жителей. О сожжении крымскими татарами Москвы в 1571 году уже упоминалось выше. В целом же, о масштабах урона, наносимого стране «осколками» Золотой Орды, можно судить хотя бы по таким данным: в Казанском ханстве накануне его завоевания Иваном Грозным находилось не менее 100 тысяч русских полоняников, а сколько их к тому времени было продано в рабство на рынках Крыма, Средней Азии и Северной Африки – вообще не поддаётся исчислению. В Крым с территории Московского государства лишь за первую половину XVII века было угнано не менее 150–200 тысяч человек[41]. Это огромные потери для страны, численность населения которой на период с середины XVI по середину XVII века составляла всего 6,5–7 миллионов человек.

Впечатляют и дошедшие до нас воспоминания современников. Вот что, например, писал автор знаменитой «Казанской истории»: «И было тогда беды за многие годы от казанцев и черемисов больше, чем при Батые. Батый единожды Русскую землю прошел, как молнии стрела. Казанцы же не так губили Русь, никогда из земли русской не выходили: когда с царем своим, когда с воеводами воевали Русь и посекали, как сады, русских людей… Многие грады русские разрушены, и травой, и быльем заросли села и деревни, многие области опустели от варваров. И продавали русский плен в дальние страны, где вера наша неизвестна и выйти оттуда невозможно…»[42]

А вот слова князя Андрея Курбского, не понаслышке знавшего проблемы с обороной южных и восточных рубежей Московского государства: «Безчисленными плененьми варварскими, ово от царя перекопскаго, ово от татар ногайских, сиречь заволских, а наипаче и горши всех от царя казанского… уже было все пусто и за осмьнадесять миль до Московского места…»[43]

Об обращении татар с русским «полоном» современники тоже оставили весьма красноречивые свидетельства. Как писал в середине XVII века французский военный инженер на польской службе Гийом Боплан, «самое бесчеловечное сердце содрогнулось бы при виде того, как разлучаются муж с женой, мать с дочерью, без всякой надежды увидеться когда-нибудь, отправляясь в прискорбную неволю, к язычникам магометанам, которые наносят им бесчисленные оскорбления. Грубость их позволяет им совершать множество самых грязных поступков: обесчещивать девушек и насиловать женщин в присутствии их отцов и мужей, и даже делать обрезание детям на глазах их родителей, чтобы обратить их в магометанмкую веру. Наконец, самые бесчувственные сердца дрогнули бы, слыша крики и пение среди плача и стонов этих несчастных руссов… Эти несчастные разлучены, чтобы быть отправленными в разные стороны: одни – в Константинополь, другие – в Крым, третьи – в Анатолию и т.д.»[44]

Для защиты мирного населения от татарских набегов правительство шло на беспрецедентные по масштабам и дороговизне меры: от польской границы до предгорий Урала была построена непрерывная цепь укреплений, состоящая из крепостей, валов, частоколов, надолб, засек. Вдоль этой «черты» (представлявшей собой, по сути, древо-земляной аналог Великой Китайской стены, прикрывавшей Поднебесную от вторжений из степи) были размещены внушительные военные силы, была до совершенства отлажена разведывательно-сторожевая служба, однако полностью пресечь вражеские вторжения эти меры не смогли. Покончить с исходящей от «осколков» Золотой Орды опасностью удавалось только после их включения в состав России. Поэтому нетрудно представить, какой отклик должна была получить в стране весть о том, что уже не «грозный царь», а какой-то казачий атаман разгромил ещё одно «татарское царство»!

На большей части российской территории реальная сторона событий, связанных с именем Ермака, вскоре забылась, но память о нём как великом ратоборце, народном заступнике и герое навеки осталась, воплощаясь даже в былинные образы – вплоть до превращения знаменитого атамана в соратника самого Ильи Муромца. Как заметил один из лучших знатоков русского фольклора Л. Н. Пушкарёв, «сам факт превращения казачьего атамана в русского богатыря следует рассматривать как феномен народного сознания, как оценку подвига исторического деятеля народом…»[45]

Примечательно, что никто из первопроходцев, пошедших далее в Сибирь по проложенному Ермаком пути, не был удостоен подобной чести и славы. И понятно почему: они уже воевали с народами, которые, в отличие от татар, были не известны в «коренной» России. По той же, в принципе, причине не стали героями испанского народа конкистадоры, завоеватели Америки: их противник, в отличие от мавров, был на родине тоже неизвестен. Тем не менее, многие историки и публицисты любят уподоблять Ермака конкистадорам типа Кортеса и Писарро, а индейцев – сибирским аборигенам[46]. Но это крайне некорректные сопоставления. Во-первых, ни ацтеки, ни майя, ни другие индейские племена никогда не совершали набегов на Испанию и не угоняли тысячи её жителей в рабство. Во-вторых, военно-техническое превосходство европейцев над их противником в Новом Свете не идёт ни в какое сравнение с военным превосходством русских над татарами, о чём уже шла речь выше. И, в-третьих, совершенно не сопоставимы судьбы большинства аборигенов Америки и Сибири: хорошо известно, что если общая численность коренного населения, проживавшего, например, на территории США, с XVI до начала XX в. в несколько раз уменьшилась, то на пространстве от Урала до Тихого океана она за это же время в несколько раз увеличилась…                                                       ***

В обращениях «татарской общественности» в «инстанции» по поводу «восхваления Ермака» обычно красной нитью проходит мысль о необходимости уважительного отношения к национальным чувствам любого народа. Мысль, безусловно, верная. Вот только одна незадача: «подписантами» почему-то не учитывается то немаловажное обстоятельство, что их выпады против Ермака, основанные на незнании исторических фактов или их тенденциозной трактовке, тоже ведь могут оскорблять чьи-то национальные чувства. Особенно если в своём критиканском раже иные татарские активисты доходят до абсурдных обвинений Ермака в никогда не совершаемых «преступлениях» и даже до сравнений его с… Гитлером (как это делает, например, кандидат филологических наук Насия Уразова)[47].

А ведь речь в данном случае идёт об очернении не просто любимого героя народных преданий, а знаковой фигуры нашей истории, запечатлённой, кстати, в ряду её выдающихся деятелей на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. С фигурой атамана Ермака связаны события глобальной для целого континента значимости. Они по достоинству оцениваются историками и уже давно привлекают внимание своим высоким драматизмом людей творческого склада, и в первую очередь – писателей.

Да и как не привлечь.  Отряд казачьей вольницы, уйдя от утеснений с Волги на Каму к позвавшим их для защиты купцам Строгановым, отправляется в дотоле неведомую ему Сибирь, кажется, на верную, ввиду близкой зимы, гибель. Но, очутившись в «незнаемой», суровой стране за сотни вёрст от родной земли, эта предоставленная самой себе горстка людей, эта «частица Руси, далеко залетевшая», три года держится в Сибири, побеждая многочисленных врагов и обретая нежданных друзей. Казачья дружина отчаянно сопротивляется превратностям судьбы, тает, претерпевает величайшие из мыслимых в то время невзгод, и всё это в одной лишь надежде на помощь Руси. Кроме вражеских стрел на них обрушиваются лютые морозы, болезни и голод. Многоопытный в интригах и ратных делах противник пускает в ход всю свою военную мощь и неистощимое коварство, нанося казачьему войску как массированные, так и тонко продуманные, неожиданные, подобно уколу стилета, удары. Ермак воочию являет самоотверженность и личное мужество, незаурядный воинский и дипломатический талант, и хотя не избегает роковых ошибок, но не теряет власти над войском и его доверия, оставаясь до конца верным «товариществу» и избранному пути. Вплоть до последнего боя Ермака его войско выходит с честью из всех передряг.  И только гибель атамана, бывшего, судя по всему, инициатором и душой казачьего предприятия, заставляет его уцелевших соратников «уйти на Русь» – буквально перед самым приходом долгожданной подмоги… Разве это не драма, достойная внимания художников?

Простой перечень посвящённых Ермаку литературных произведений составил бы целую книгу, однако суть всех содержащиеся в них высказываний о «покорителе Сибири» сводится к признанию того, что, именно благодаря ему наша страна существует в своих нынешних пределах… «Словно  брешь пробил Ермак в стене, сдерживавшей напор колоссальных, пробудившихся в народе сил», – писал Игорь Забелин. Николай Коняев называл Ермака человеком, «продвинувшим Русь в сибирские просторы». Широко разошлись и слова Валентина Распутина, заметившего, что именно благодаря Ермаку и его дружине Русь обрела Сибирь и «стала Россией». Неужели очернители образа Ермака, пытающиеся воспрепятствовать установке ему памятников, не понимают, что своими действиями они оскорбляют и память этих достойнейших людей?

Ситуация вокруг Поклонного креста в Тобольске не оставила равнодушным и нашего знаменитого путешественника Фёдора Конюхова. В своём письме главе Администрации Тобольска М.В. Афанасьеву он напоминает: «Ермак со товарищи положили начало присоединению Сибири к России, что на века стало залогом её могущества». За сооружение памятников Ермаку и присвоение его имени тобольскому аэропорту высказывались и другие медийные персоны – писатели Александр Проханов и Захар Прилепин, публицист Егор Холмогоров и журналист Сергей Мардан, публицист и телеведущий Анатолий Вассерман и многие, многие другие. На их стороне выступил и директор Института российской истории РАН Ю.А. Петров[48].

Порой выступления в защиту памяти о Ермаке носили крайне эмоциональный характер, как, например, у члена союза писателей, тележурналиста и общественного деятеля В.Е. Хомякова, заявившего: «Сибирь без Ермака – это всё равно, что Россия без русских. Нужна ли нам такая Сибирь и такая Россия?»[49] Не менее резки в своих суждениях были активисты казачьего возрождения, воспринявшие «наезды» на легендарного атамана как вызов казачеству и проверку его сплочённости. «Сможем ли мы, казаки, отказаться от своих героев в угоду никчёмным личностям? Начнём ли мы каяться и становиться на колени, как это делают сегодня в США? Перепишем ли мы свою историю и историю России в угоду тем, кто повышает уровень межнациональной напряжённости в нашей стране?» – с этими словами обратился к казачьей аудитории А.В. Бредихин – кандидат исторических наук и советник атамана одного из казачьих союзов[50].

Как видим, обострение межнациональных отношений в Сибири уже произошло, но только было вызвано оно не намерением установить Поклонный крест Ермаку или присвоить его имя тобольскому аэропорту, а протестными выступлениями, организуемыми некоторыми представителями «татарской общественности». Именно их действия приводят к тому, что личность Ермака, которая при объективном её освещении могла бы стать консолидирующей для русского и нерусского населения Сибири, превращается в фигуру раздора. Но самое печальное, что и в этой, и в других подобных же ситуациях местная власть обычно «прогибается» под давлением агрессивных невежд и тем самым умножает их ряды и стимулирует новые нападки на героев нашей истории… 

Впрочем, власти этой, конечно же, нелегко выбирать наиболее оптимальную позицию в подобных спорах. Ведь острота конфликта из-за Поклонного креста и наименования тобольского аэропорта усугубилась тем, что в числе противников увековечивания памяти Ермака оказались не только активисты татарских общественных организаций. На их стороне выступили и весьма авторитетные персоны, например, известный казанский этнолог, доктор исторических наук, Д.М. Исхаков, назвавший почитателей Ермака «шовинистами», или доктор исторических наук, профессор Тюменского университета А.П. Ярков, считающий, что, назвав аэропорт именем Ермака, мы «раскачаем лодку».  А известный московский журналист и общественный деятель либерального толка Н.К. Сванидзе свою позицию обозначил так: «Если эта идея встречает неприятие у части общества, значит нужно от нее отказаться… Неважно, какое количество “за” и какое “против”. Если какое-то количество против, значит это уже делать нельзя… Это касается всех противоречивых фигур»[51]. Такими «фигурами» г-н Сванидзе назвал, кроме Ермака, Дзержинского и Сталина, но почему-то не упомянул Солженицына и академика Сахарова, а ведь памятники им были поставлены, несмотря на неоднозначное отношения к этим личностям значительной части нашего общества. Видимо, её мнение Н.К. Сванидзе и его единомышленники не считают нужным учитывать…

Итоги полемических баталий вокруг Поклонного креста и названия тобольского аэропорта оказались таковы: Крест дружине Ермака в своём парке А.Г. Елфимову в конце концов удалось поставить, а вот возможности тобольчанам проголосовать за Ермака при выборе названия аэропорта предоставлено так и не было. Кому-то это может показаться компромиссом, но большинство «дискуссантов» восприняли такое решение как поражение патриотических сил, как отсутствие у местной власти чувства гражданской ответственности перед обществом  Их настроение предельно ясно выразил упомянутый выше  В.Е. Хомяков: «”Толерантное” помешательство крепчает, как и всякая болезнь, если её не лечить, и рано или поздно перерастает в очередное безумие, которое уже не лечится. В Прибалтике и на Украине, например, недавно тоже памятники сносить полюбили, а теперь там нацисты с факелами шествия устраивают. Это и есть то безумие, к которому под видом “борьбы с разжиганием” рано или поздно приведут люди, воюющие с памятью»[52].

Действительно, если абсурдные «национальные обиды» многовековой давности будут культивироваться и «встречаться с пониманием» властью, следует ожидать лишь усиления тенденции к дегероизации российской истории, чётко обозначившейся в последнее время. Из пантеона национальных героев, наверное, будет изъят Дмитрий Донской (он же воевал с «татарами»!), а из списка Дней воинской славы России придётся убрать Куликовскую битву («чтобы не напоминать татарам, что их покорили»). А там и до ликвидации других символов русских побед дело дойдёт. Мы же хотим жить в дружбе со всеми народами…

Недавняя кампания «за Океаном» по сносу памятников Колумбу и «отцам-основателям» США должна насторожить и нас. Америка-то подобные умопомешательства переживёт, а вот в России они могут привести к более тяжёлым последствиям, чем изменения архитектурного облика городов.

«Можете себе представить, что в нашей стране когда-нибудь возникнет дискуссия об уместности, например, памятника Хабарову в городе, названном его именем?» Такой вопрос был задан доктору исторических наук А.С. Зуеву – крупному специалисту по проблемам присоединения Сибири к России. Вопрос этот был, что называется, «с подковыкой». В отличие от Ермака, землепроходец Ерофей Хабаров являлся типичным конкистадором, и многие его поступки в ходе «покорения Приамурья» крайне далеки от современных представления о морали и этике. Но ответ А.С. Зуева расставил все точки над i: «Памятник, даже персональный – это всегда память о чем-то и символизация чего-то. Памятник Хабарову – это память об освоении Приамурья русскими людьми, и не только русскими, но и представителями других народов России. Поэтому, на мой взгляд, подобная дискуссия означала бы появления сомнений в праве России на Приамурье»[53].

Солидаризируясь с этими словами А.С. Зуева, в свою очередь не могу удержаться от вполне естественных в данном случае аналогий и вопросов. Поскольку фигура атамана Ермака ассоциируется у нас с началом присоединения Сибири к России, не проявляется ли в попытках воспрепятствовать увековечиванию его памяти простое желание оспорить права России на всю территорию от Урала до Тихого океана?..

                                                      ***

В обсуждении «ермаковской» темы всплыл ещё один немаловажный нюанс: противники увековечивания памяти о Ермаке любят подчёркивать, что они представляют коренной народ региона и следовательно их голос в сложившейся ситуации должен иметь особую значимость и наибольший вес. «Тут хозяева мы!» – заявляет уже упоминавшаяся противница установки Поклонного креста Ермаку, председатель совета региональной татарской общественной организации «Наследие» по Тюменской области Луиза Шамсутдинова[54].

Сибирские татары, действительно, являются коренными обитателями Северной Азии, однако хорошо известно, что на основной территории своего нынешнего расселения их предки обосновались только в XIV–XV веках, т.е. всего за столетие до прихода русских. Выходит, что пять веков проживания на одном месте дают на него какие-то особые права, а четыре – нет? Несерьёзно это…

Около 90% населения Сибири и 80% всей России составляют русские, и публичные проявлениями неуважения к «государствообразующему этносу» страны, может иметь для неё самые пагубные последствия. Пренебрежение национальными интересами и чувствами русского народа у нас, конечно, имеет давние традиции. Проявляется оно и в открытом глумлении над отечественной историей. Пик его, как известно, пришёлся на 1920-е и середину 1930-х годов, время господства в нашей историографии «школы» М.Н. Покровского. Её сторонники, выдёргивая из общей канвы событий лишь «выгодные» им моменты (а то и, вовсе не утруждая себя поисками доказательств), в своих разоблачениях «царизма» более всего поливали грязью как раз полководцев, защищавших и расширявших границы государства Российского. Тогда же некоторые большевистские вожди называли русский народ «нацией обломовых», «великой только тем, как велик держиморда». Демьян Бедный высмеивал русских былинных богатырей. Комсомольский поэт Джек Алтаузен призывал расплавить памятник Минину и Пожарскому («Подумаешь, они спасли Расею! А может, лучше было б не спасать?»). И лишь когда «запахло жареным» ввиду приближения войны, власти опомнились и пошли на серьёзную корректировку идеологического курса. А 7 ноября 1941 года с трибуны мавзолея прозвучал призыв вдохновляться «мужественными образами наших великих предков», среди которых были упомянуты и Минин с Пожарским, и Дмитрий Донской с Александром Невским, и Александр Суворов с Михаилом Кутузовым, – те военачальники, в деяниях которых ещё совсем недавно историки «школы» М.Н. Покровского не усматривали ничего, достойного подражания и уважения.

Тогда обошлось: за страну отчаянно сражались даже те представители «нации обломовых», у которых не было причин любить её власть: «пламенные интернационалисты» не успели вытравить чувство патриотизма из русского народа. Сейчас ситуация сложнее. На границах у нас опять «тучи ходят хмуро», однако «покровщина», вернувшись к нам в «лихие девяностые» (пусть и без теорий «торгового капитала» и «классовой борьбы»), вовсю процветает, не встречая никакого противодействия со стороны властей и принимая порой весьма изощрённые, но по-прежнему оскорбительные для русского народа формы. Такие, например, как борьба с памятниками его героям…

Сейчас уже мало кто сомневается в том, что основной причиной развала СССР и установления в бывших союзных республиках этнократических режимов стали ошибки в проводимой правящей партией национальной политике. Вспомним её некоторые постулаты. Главной опасностью для межнационального мира в стране объявлялся «русский великодержавный шовинизм» (который долгое время усматривался практически в любом проявлении русскими своей национальной идентичности). Предлагалось различать национализм «больших» и «малых» народов и к последнему относиться снисходительно, объясняя его в первую очередь реакцией на национализм «большого» (т.е. русского) народа. Ну и где в итоге «рвануло»? 1988 г. – Сумгаит (резня армян в Азербайджане). 1989 г. – Фергана (погромы турок-месхетинцев в Узбекистане). Что, к этим событиям были причастны «русские шовинисты» ?..

Уже три десятилетия в нашей стране господствует не коммунистическая, а либеральная идеология, но национальная политика властей в принципе не меняется. Они по-прежнему готовы идти на уступки элитам «малых» народов в ущерб интересам «большого» народа, подкрепляя такую позицию на сей раз уже либеральными постулатами – о главенство частного над общим, о приоритете интересов «меньшинств» перед интересами большинства и т.д. «Нас пытаются затолкать в мир, где правят меньшинства», – так характеризует эту ситуацию известный политолог Дмитрий Евстафьев[55].

От высших должностных лиц государства порой доводится слышать, что если будут чем-то обижены национальные меньшинства, «то мы потеряем страну». Но не больше ли шансов её потерять, если в ущемлённом положении будет постоянно находиться «национальное большинство»? «Если русские не будут чувствовать себя хозяевами своей страны, Россия разрушится», – заявляет ещё один известный политолог – Сергей Михеев, и он, безусловно, прав[56].

Как заметил А.И. Вдовин, один из ведущих специалистов в области исследования межнациональных отношений, «осмысление исторического пути русского народа через драматический ХХ век приводит к убеждению, что коренная причина разрушения Российской Империи в 1917 г. и Советского Союза в 1991 г. заключается в отчуждении между государством и русским народом, в равнодушии наиболее многочисленного народа к судьбе "империи", утрачивающей способность к выражению и защите его национальных интересов и ценностей… Русский народ в массе своей не рассматривал страну как свое национальное государство, поэтому не стал защищать ее от распада ни в 1917, ни в 1991 г.»[57]

Неужели мы так никогда и не научимся извлекать уроки из трагических событий прошлого?.. А может, кто-то из сильных мира сего именно на это и рассчитывает и на таких расчётах будет и далее строить свою политику, направленную на уничтожение России?..

Опубл.: Проблемы новой и новейшей истории России. М.:

АИРО-XXI, 2022. С. 8–36